раскас.
Добавлено: Пн дек 27, 2004 19:21
Я видел это сам...
Они любили друг друга, и я видел это сам. Он мой лучший друг, а её я знаю с детства. Они были очень красивой парой. Он был высоким, крепким и статным мужчиной со светло-русыми волосами, которые вздымались непослушными и задорными вихрами на затылке. Его голубые глаза были честными и открытыми.
Она очень подходила ему — среднего роста девушка с длинной каштановой косой, доброй улыбкой и большими карими глазами, которые всегда по особенному счастливо блестели, когда она была рядом с ним.
Она не была избалованной мужским вниманием, как большинство нынешних девушек. Она не покупала себе розовых кофточек, юбочек и брючек, а также туфлей, у которых неизвестно что длиннее — мыс или шпилька.
А он не был из тех «мальчиков», что озабочены лишь новым стилем мелирования и супертонкими мобильниками.
Они были похожи во многом. Их музыкальные пристрастия не всегда сходились, если брать конкретных исполнителей. Но оба они предпочитали качественную и хорошо сделанную музыку со смыслом. Сами играли на гитаре, знали много песен как массовых, так и никому не известных, не гнушаясь перемешивать одно с другим, если брали в руки инструмент. Не считали гитару только своей, охотно уступая её любому желающему поиграть в большой компании.
Любили походы, хоть и не были профессионалами. Не гнались за рекордами, а просто выбирались на природу, чтобы отвлечься от суматошного города и бега всесильного времени.
Они не были закрытыми от людей и зацикленными на себе. Их общительность удивляла и притягивала. Свою любовь они не демонстрировали при каждом удобном случае, как многие пары, что обнимаются и целуются по поводу и без. Но я-то знаю, что они любили друг друга, может быть, даже больше, чем все остальные, ведь я видел это сам.
Такие пары обычно празднуют серебряную, золотую, а затем и бриллиантовую свадьбу. Такие пары живут в мире и согласии до самой смерти, не расставаясь, даже когда уходит то, что держит подавляющее количество семей — секс. Они же были не только влюблёнными, но и друзьями.
Конечно, они ссорились — это свойство человека, и от него никуда не денешься. И тогда он ходил мрачнее тучи. В такие моменты мы с ним напивались. А она выглядела подавленной, и всё валилось у неё из рук. В такие моменты я звал её в кино или просто погулять — как с другом, естественно. Между нами никогда ничего не было, да и вряд ли могло быть.
А потом они мирились, и я видел это сам. Они не смотрели друг на друга, опустив глаза в пол, а затем поднимали их, встречаясь взглядами, и извинялись. Каждый чувствовал себя виноватым. Они обнимались, и уже через минуту снова смеялись над собой.
Они были счастливы, и я видел это сам.
Я никогда не мог бы им завидовать, и на то есть много причин. Я радовался за них, мне становилось теплее, когда я видел их вместе. С ними я никогда не чувствовал себя «третьим лишним», они смеялись и называли меня хранителем их счастья. Хоть и в шутку, но мне было приятно.
Им было хорошо вместе, и я видел это сам.
Но ничто не вечно. И их счастью пришёл конец. Он попал в автокатастрофу — очень распространённая смерть в нынешнем мире. Здесь много машин, и на одной из них ты вполне можешь разбиться.
Как раз накануне они поссорились. Я приехал к ней, и мы пили чай «Майский» и ели печенье «Брянконфи» с изюмом, когда в её квартире раздался телефонный звонок. Она сняла трубку, отодвинув чашку с чаем, сказав «алло».
Я видел сам, как она побледнела, я видел сам, как наполнились ужасом её глаза, я видел сам, как из её левой руки выпало недоеденное печенье, рассыпавшись крошками от удара о пол. Затем и правая её рука ослабла, не удержав телефон. Трубка упала в чашку с чаем, дешёвый керамический заменитель фарфора разбился, кипяток закапал её на ноги, но она не шевельнулась. Утопленный микрофон молчал, молчал, молчала и она, глядя в стену и не видя её.
Я взял её за плечи и заставил встать, чтобы она хотя бы не сильно обожглась. Она пусто посмотрела на меня и произнесла:
— Я же ему говорила, чтобы он не гонял по дорогам…
Я сам видел, что было потом.
На похоронах она не плакала, не падала в обморок и не произнесла ни слова — губы её были плотно сжаты. Она не ходила в церковь, не ставила свечи за упокой его души, но я-то знаю, каково ей было.
Она выкинула всю одежду любых светлых или ярких цветов, сняла все украшения, за исключением тонкой цепочки, что он когда-то ей подарил, не нося на ней кулона. Она постарела, сгорбилась и как-то вся истончала. Улыбка её стала явлением настолько редким, что немногие видели её, а в глазах навсегда поселилась грусть. Но она продолжала жить, и это поражало, ведь я-то точно знаю, что у неё хватило бы сил на смерть. Если кто-нибудь решался задать подобного рода вопрос, она отвечала, что он умер не для того, чтобы она резала себе вены.
Но я-то чувствовал, что причина в другом.
Она так никого себе и не нашла. Мужчины боялись её задумчивости и грусти, все подруги рано или поздно вышли замуж, и теперь были заняты совсем другими делами, позабыв про неё.
Даже я долгое время у неё не появлялся, да она и сама не звонила и не вспоминала обо мне. Но однажды я купил у знакомого аптекаря малюсенький пузырёк и поехал к ней. Я позвонил в её дверь, она очень удивилась, открыв.
Мы снова отправились на кухню, и я достал пачку «Майского чая». Она будто бы не заметила, поставив чайник. А когда тот вскипел, я достал ещё и пакет печенья «Брянконфи» с изюмом. Она так и остановилась с чайником на весу, посмотрев сначала на печенье, а потом на меня. Медленно поставила чайник на стол, не заботясь о термостойкой подстилке.
— Зачем ты сделал это? — тихо и с ненавистью спросила она.
— Затем, чтобы ты не закрывалась в себе, — ответил я.
— Не закрывалась в себе? — выкрикнула она. — Да что ты знаешь? Что ты можешь знать?! Да я живу ради того, чтобы искупить свою вину! Он погиб из-за меня! Это я была виновата в той ссоре, он разнервничался и… Я могла бы умереть, но это так просто! Что ты знаешь…
Я шагнул к ней и положил ей руку на плечо. Не встретив сопротивления я обнял её, а она заплакала. Я нежно погладил её по спине, мои руки скользнули на её талию, затем на бёдра. Я поцеловал её, глядя в блестящие от слёз глаза. Мне хотелось лишь утешить её…
…Я начал медленно снимать с неё одежду…
Она звала меня его именем, но мне было всё равно. Я был с ней нежным и страстным, она трепетала в моих руках. Я сделал это не потому что хотел её как женщину. Я лишь хотел, чтобы ей было хорошо…
Наутро она попросила меня принести воды. Я пошёл на кухню и вскоре вернулся со стаканом. По дороге я достал из кармана куртки тот самый пузырёк.
Она сидела на кровати обнажённая, уткнувшись лицом в колени. Она осознала, что произошло. Она поняла, что я — не он.
— Что же я сделала?… — шептала она.
Я на секунду отвернулся, а потом подал ей стакан воды. Стуча зубами о стекло и зажмурившись, она выпила всё до дна, а потом подняла на меня взгляд.
— Я больше не хочу.
— А тебе и не придётся, — сказал я на это.
Я видел сам, как глаза её остекленели, я видел сам, как она повалилась набок. Я слышал сам, как остановилось её сердце.
Я сделал это сам. И ты можешь судить меня — это твоё право. Но я сделал это.
А затем я просто взял и сделал по-другому. Я могу изменить практически всё, потому что я — Бог.
Мы сидели на её кухне, пили «Майский чай» и ели печенье «Брянконфи» с изюмом, когда в её квартире раздался телефонный звонок.
— Как? — спросила она, когда в поднятой трубке заговорили. Кусочек печенья, что она надкусила, выпал из её левой руки. — Не может быть… Первая Градская…корпус… палата… до семи часов…
Она положила трубку и посмотрела не меня. Глаза её были полны решимости.
— Мне срочно нужно поймать такси, до семи часов осталось всего двадцать минут. Он разбился на машине, теперь лежит в Первой Градской больнице.
Мы оставили чай остывать, а печенье черстветь.
Её так и не смогли спровадить из больницы после семи в тот день. Она плакала и просила у него прощения, а он успокаивал её, говоря ласковые слова и гладя её по волосам. Его лечение было долгим, но ничего серьёзного он не задел в этой аварии. Она ходила к нему каждый день, все врачи только диву давались, насколько сильная у них любовь.
Вышел он из больницы с неизменной улыбкой и несколькими свежими шрамами. Но их это не пугало. Им это ничуть мешало.
А через некоторое время в больницу легла она.
В родильное отделение.
И я видел это сам.
[off]Не моё. Прислала знакомая по ёмылу. Просто понравилось добротой своей данное сочинение[/off]
Они любили друг друга, и я видел это сам. Он мой лучший друг, а её я знаю с детства. Они были очень красивой парой. Он был высоким, крепким и статным мужчиной со светло-русыми волосами, которые вздымались непослушными и задорными вихрами на затылке. Его голубые глаза были честными и открытыми.
Она очень подходила ему — среднего роста девушка с длинной каштановой косой, доброй улыбкой и большими карими глазами, которые всегда по особенному счастливо блестели, когда она была рядом с ним.
Она не была избалованной мужским вниманием, как большинство нынешних девушек. Она не покупала себе розовых кофточек, юбочек и брючек, а также туфлей, у которых неизвестно что длиннее — мыс или шпилька.
А он не был из тех «мальчиков», что озабочены лишь новым стилем мелирования и супертонкими мобильниками.
Они были похожи во многом. Их музыкальные пристрастия не всегда сходились, если брать конкретных исполнителей. Но оба они предпочитали качественную и хорошо сделанную музыку со смыслом. Сами играли на гитаре, знали много песен как массовых, так и никому не известных, не гнушаясь перемешивать одно с другим, если брали в руки инструмент. Не считали гитару только своей, охотно уступая её любому желающему поиграть в большой компании.
Любили походы, хоть и не были профессионалами. Не гнались за рекордами, а просто выбирались на природу, чтобы отвлечься от суматошного города и бега всесильного времени.
Они не были закрытыми от людей и зацикленными на себе. Их общительность удивляла и притягивала. Свою любовь они не демонстрировали при каждом удобном случае, как многие пары, что обнимаются и целуются по поводу и без. Но я-то знаю, что они любили друг друга, может быть, даже больше, чем все остальные, ведь я видел это сам.
Такие пары обычно празднуют серебряную, золотую, а затем и бриллиантовую свадьбу. Такие пары живут в мире и согласии до самой смерти, не расставаясь, даже когда уходит то, что держит подавляющее количество семей — секс. Они же были не только влюблёнными, но и друзьями.
Конечно, они ссорились — это свойство человека, и от него никуда не денешься. И тогда он ходил мрачнее тучи. В такие моменты мы с ним напивались. А она выглядела подавленной, и всё валилось у неё из рук. В такие моменты я звал её в кино или просто погулять — как с другом, естественно. Между нами никогда ничего не было, да и вряд ли могло быть.
А потом они мирились, и я видел это сам. Они не смотрели друг на друга, опустив глаза в пол, а затем поднимали их, встречаясь взглядами, и извинялись. Каждый чувствовал себя виноватым. Они обнимались, и уже через минуту снова смеялись над собой.
Они были счастливы, и я видел это сам.
Я никогда не мог бы им завидовать, и на то есть много причин. Я радовался за них, мне становилось теплее, когда я видел их вместе. С ними я никогда не чувствовал себя «третьим лишним», они смеялись и называли меня хранителем их счастья. Хоть и в шутку, но мне было приятно.
Им было хорошо вместе, и я видел это сам.
Но ничто не вечно. И их счастью пришёл конец. Он попал в автокатастрофу — очень распространённая смерть в нынешнем мире. Здесь много машин, и на одной из них ты вполне можешь разбиться.
Как раз накануне они поссорились. Я приехал к ней, и мы пили чай «Майский» и ели печенье «Брянконфи» с изюмом, когда в её квартире раздался телефонный звонок. Она сняла трубку, отодвинув чашку с чаем, сказав «алло».
Я видел сам, как она побледнела, я видел сам, как наполнились ужасом её глаза, я видел сам, как из её левой руки выпало недоеденное печенье, рассыпавшись крошками от удара о пол. Затем и правая её рука ослабла, не удержав телефон. Трубка упала в чашку с чаем, дешёвый керамический заменитель фарфора разбился, кипяток закапал её на ноги, но она не шевельнулась. Утопленный микрофон молчал, молчал, молчала и она, глядя в стену и не видя её.
Я взял её за плечи и заставил встать, чтобы она хотя бы не сильно обожглась. Она пусто посмотрела на меня и произнесла:
— Я же ему говорила, чтобы он не гонял по дорогам…
Я сам видел, что было потом.
На похоронах она не плакала, не падала в обморок и не произнесла ни слова — губы её были плотно сжаты. Она не ходила в церковь, не ставила свечи за упокой его души, но я-то знаю, каково ей было.
Она выкинула всю одежду любых светлых или ярких цветов, сняла все украшения, за исключением тонкой цепочки, что он когда-то ей подарил, не нося на ней кулона. Она постарела, сгорбилась и как-то вся истончала. Улыбка её стала явлением настолько редким, что немногие видели её, а в глазах навсегда поселилась грусть. Но она продолжала жить, и это поражало, ведь я-то точно знаю, что у неё хватило бы сил на смерть. Если кто-нибудь решался задать подобного рода вопрос, она отвечала, что он умер не для того, чтобы она резала себе вены.
Но я-то чувствовал, что причина в другом.
Она так никого себе и не нашла. Мужчины боялись её задумчивости и грусти, все подруги рано или поздно вышли замуж, и теперь были заняты совсем другими делами, позабыв про неё.
Даже я долгое время у неё не появлялся, да она и сама не звонила и не вспоминала обо мне. Но однажды я купил у знакомого аптекаря малюсенький пузырёк и поехал к ней. Я позвонил в её дверь, она очень удивилась, открыв.
Мы снова отправились на кухню, и я достал пачку «Майского чая». Она будто бы не заметила, поставив чайник. А когда тот вскипел, я достал ещё и пакет печенья «Брянконфи» с изюмом. Она так и остановилась с чайником на весу, посмотрев сначала на печенье, а потом на меня. Медленно поставила чайник на стол, не заботясь о термостойкой подстилке.
— Зачем ты сделал это? — тихо и с ненавистью спросила она.
— Затем, чтобы ты не закрывалась в себе, — ответил я.
— Не закрывалась в себе? — выкрикнула она. — Да что ты знаешь? Что ты можешь знать?! Да я живу ради того, чтобы искупить свою вину! Он погиб из-за меня! Это я была виновата в той ссоре, он разнервничался и… Я могла бы умереть, но это так просто! Что ты знаешь…
Я шагнул к ней и положил ей руку на плечо. Не встретив сопротивления я обнял её, а она заплакала. Я нежно погладил её по спине, мои руки скользнули на её талию, затем на бёдра. Я поцеловал её, глядя в блестящие от слёз глаза. Мне хотелось лишь утешить её…
…Я начал медленно снимать с неё одежду…
Она звала меня его именем, но мне было всё равно. Я был с ней нежным и страстным, она трепетала в моих руках. Я сделал это не потому что хотел её как женщину. Я лишь хотел, чтобы ей было хорошо…
Наутро она попросила меня принести воды. Я пошёл на кухню и вскоре вернулся со стаканом. По дороге я достал из кармана куртки тот самый пузырёк.
Она сидела на кровати обнажённая, уткнувшись лицом в колени. Она осознала, что произошло. Она поняла, что я — не он.
— Что же я сделала?… — шептала она.
Я на секунду отвернулся, а потом подал ей стакан воды. Стуча зубами о стекло и зажмурившись, она выпила всё до дна, а потом подняла на меня взгляд.
— Я больше не хочу.
— А тебе и не придётся, — сказал я на это.
Я видел сам, как глаза её остекленели, я видел сам, как она повалилась набок. Я слышал сам, как остановилось её сердце.
Я сделал это сам. И ты можешь судить меня — это твоё право. Но я сделал это.
А затем я просто взял и сделал по-другому. Я могу изменить практически всё, потому что я — Бог.
Мы сидели на её кухне, пили «Майский чай» и ели печенье «Брянконфи» с изюмом, когда в её квартире раздался телефонный звонок.
— Как? — спросила она, когда в поднятой трубке заговорили. Кусочек печенья, что она надкусила, выпал из её левой руки. — Не может быть… Первая Градская…корпус… палата… до семи часов…
Она положила трубку и посмотрела не меня. Глаза её были полны решимости.
— Мне срочно нужно поймать такси, до семи часов осталось всего двадцать минут. Он разбился на машине, теперь лежит в Первой Градской больнице.
Мы оставили чай остывать, а печенье черстветь.
Её так и не смогли спровадить из больницы после семи в тот день. Она плакала и просила у него прощения, а он успокаивал её, говоря ласковые слова и гладя её по волосам. Его лечение было долгим, но ничего серьёзного он не задел в этой аварии. Она ходила к нему каждый день, все врачи только диву давались, насколько сильная у них любовь.
Вышел он из больницы с неизменной улыбкой и несколькими свежими шрамами. Но их это не пугало. Им это ничуть мешало.
А через некоторое время в больницу легла она.
В родильное отделение.
И я видел это сам.
[off]Не моё. Прислала знакомая по ёмылу. Просто понравилось добротой своей данное сочинение[/off]
улыбнуло ))
[/off]